ОПЯТЬ НЕ ПОНЯЛИ      

         Проведя немало лет в школе, где все общаются по имени-отчеству, где все чинно и плавно, Нюша легко и с удовольствием переключалась на стиль общения художников: все на «ты», неважно, тебе семнадцать или семьдесят, все по имени, при встрече целуются, произносят много эпитетов и прочее. И в общем-то, даже когда знаешь, что за этим ничего не стоит, приятнее слышать «Нюшечка, дорогая, я буду тебя очень ждать», нежели чем «До свидания, Анна Юрьевна» или просто сухое «пока».  А когда совсем ушла из школы, то и вовсе перешла на более ей близкую стилистику, забыв, что она может не так быть воспринята.
         Только через несколько лет она поняла, что Алексей обратил на нее внимание всего лишь  потому, что в электронных письмах ему писала «Дорогой Алексей», калькируя часто употребляемое в переписках «dear», а на прощанье и вовсе могла написать: «целую» или «очень скучаю», «буду ждать» и прочие чрезмерные выражения для уха человека из другой ниши. При этом для нее тоже были крайне важны слова, но еще важнее носители, оттенки, контекст, традиция употребления слова.  Почему человек добровольно себя лишает обычных хороших, ласковых слов, не умеет их произносить? Киборги какие-то.
         Когда Нюша сталкивалась с разностью восприятий, то всегда вспоминала своего голландского зятя. Она ничего не понимала в первый его московский заезд. Представьте себе такую картинку. Нюша прибегает с работы, наговорившись по телефону со всеми поставщиками, набегавшись по лестницам и затратив свою энергию на много чего еще. Дома ходит в белых хлопчатобумажных штанах (это в Москве! Зимой!) Денниш, проснувшийся не слишком рано, после двенадцати. Женьки нет, она круглосуточно учится в Лингвистическом университете. Нюша нервничает, что он голодный. Кидается к плите. Быстро-быстро что-то парит-жарит. Ставит тарелку на стол, зовет Денниша, чтоб усадить его есть хотя бы первое, а второе авось поспеет, пока будет с супом управляться. Денниш появляется в дверном проеме, его собой заполняя, видит жалкую одинокую тарелку на столе,  спрашивает: «Нюша, садиться, уже? Так? Ты уверена?» Что  он имеет в виду? Нюша это поняла, только когда съездила в Голландию. Такого быть не может, что во время еды, обычной, самой будничной, где свои, вдруг идут к холодильнику достать забытое, или кто-то вскакивает за вилкой, что-то доделывается и прочее. Стол готовится к еде серьезно -  полная экипировка: тарелки, ножи, ложки-вилки, салфетки; ставится еда, которая должна быть съедена без остатка и без импровизаций – ничего дополнительно не достанут. Только когда все готово, то садятся. Как было Деннишу понять, что тарелка, брошенная на стол и сиротливо там стоящая, – это уже сигнал, что можно начинать?
         И уж что совсем было вне понимания Нюши (она даже не поверила своим глазам!) - как может взрослый чужой мужчина (Деннишу тогда было без года тридцать) оставлять ей свое грязное белье: Нюша регулярно обнаруживала в ванной комнате сложенные им трусы и носки. Она и Андрея-то белье никогда не стирала: его мама приучила с детства, что каждый мужчина должен стирать свои носки и трусы всегда сам, каждый день. Поговорила с Женей, чтоб та как-то разъяснила  ситуацию: «Мам, понимаешь, они в Голландии ничего не стирают вручную, все на машине». – «Ну, тогда сама стирай, если он не может!» А Денниш честно хотел им помочь. Как он будет тратить драгоценную воду, стирать что-то только на себя? В Голландии это и представить нельзя. Все белье сортируется и стирается только планово в стиральной машине: никому и в голову не придет что-то в проточной воде застирывать или в тазике плескаться.  Это просто диверсия против собственной семьи, причем крупного масштаба.
         И таких примеров множество. А чего стоил вопрос, который Жене наперебой  задавали все заграничные родственники, когда та приехала в Голландию: «Сколько метров над уровнем моря Москва?»  Бедная девочка позвонила домой уточнить: застала врасплох. А для любого голландца – это первый вопрос, совсем не праздный: практически в каждой семье кто-то погиб в наводнение, как у нас в Отечественную войну. Просто надо знать и хотеть понять.
         Когда тебе говорят «скучаю», вовсе не значит, что претендуют на твои чувства, пространство, мужскую спесь, а просто рады будут тебя видеть и хотят сказать тебе что-то приятное, поддерживающее. Разве это плохо? Нюша думала, что хорошо.
         Справедливости ради надо сказать, что последнее время слово «дорогой» тоже стало ее чудовищно раздражать. Сразу вспоминалась учительница начальных классов Арсения. Она могла сказать очень спокойно: «Подойди ко мне, дружочек», - и у большеглазого второклассника все внутри обрывалось,  и на всю жизнь образ первой учительницы приобретал неласковые черты. Слово «дорогой» получило чрезмерное распространение среди художников благодаря Боре (помните, куратор-первопроходец с «Non/Fiction»?). Это слово в качестве эпитета добавлялось им к любому имени. Но у него это было вполне естественно, с изящностью иноземца. Окружение переняло. И теперь это слово пихалось везде: между едва знакомыми, не выносящими друг друга. Практически всякое письмо интеллектуальной рассылки «Grundrisse» тоже начиналось с пресловутого «дорогой», а далее шло негуманное размазывание по стенке. Здесь Нюша солидаризовалась на мгновение с Алексеем, у которого и новогоднее поздравление могло звучать кургузо-аскетично. Но не в остальных случаях: ласковые и приветливые слова имеют свою магию.
        Странно, что глобализация, стирающая все различия, сопровождается еще таким четким структурированием по нишам: вылезешь из своей – и разочарование от невозможности быть услышанным и правильно понятым. Но ведь неизбежны переплетения. Или лучше жить без них? Сейчас Нюша думает, что лучше без них. Нет ни энергии, ни времени на наведение мостов.